Спокойное достоинство безмолвия - Страница 17

Ей бы очень хотелось взять еще и масла: ее-то масло было полно ножей. На полочке в леднике лежало одиннадцать ровных прямоугольных кусочков. Полных клевера, птичьего пения и, как ни странно, угрюмых намеков на глину. Но все равно, они были чудесные. Аури порылась в собиральном мешке, дважды обыскала все карманы, но так ничего и не нашла.

Она плотно затворила ледник. Поднялась по лестнице к открытому окну сеновала. Спрятала Лисика и медленно спустилась по стене скотного двора, забросив собиральный мешок за спину.

Очутившись внизу, Аури откинула свои летучие волосы с лица и чмокнула громадного пса в сонную макушку Бегом миновала угол двора и успела сделать шагов десять, прежде чем мурашки на затылке сказали ей о том, что за нею следят.

Аури застыла на середине шага, недвижная, словно камень. Тронутые ветром, ее волосы развевались сами собой, медленно окутывая ее лицо, будто клубы дыма.

Что она увидела? Зеленый свет Лисика в щели шиферной крыши? Тонкую фигурку Аури, полускрытую волосами, похожими на пух чертополоха, босоногую в лунном свете?

Аури внезапно улыбнулась, невидимая за завесой волос. И прошлась колесом. Впервые за тыщу лет. Ее легкие волосы тянулись за ней, будто хвост кометы. Оглядевшись, она увидела дерево, а в стволе дерева — черное дупло. Аури, пританцовывая, подбежала к нему, крутясь и подпрыгивая, потом наклонилась и заглянула в дупло.

Повернувшись спиной к дому, Аури открыла коробочку с Лисиком и услышала, как негромкий возглас протянулся к ней сквозь ночное безмолвие. Она зажала рот ладонью, чтобы не прыснуть вслух. Дупло было идеальное: ровно такой глубины, чтобы девочка могла сунуть туда руку и все ощупать. Конечно, если она любопытна. Если она достаточно отважна, чтобы сунуть руку в дупло почти по самое плечо.

Аури достала из кармана хрусталик. Поцеловала его, отважного исследователя, и еще везучего вдобавок. Это была идеальная вещь. И место идеальное. Правда, она уже не в Подсветье. Но все равно, нельзя отрицать, что все было абсолютно правильно.

Она завернула хрусталик в листок и положила на дно дупла.

И убежала в лес, приплясывая, подпрыгивая, хихикая пронзительно и дико.

* * *

Потом она вернулась на могилище и забралась на большое плоское надгробие. Сидя с прямой спиной и улыбаясь, Аури устроила себе настоящий ужин: мягкий черный хлеб и самую чуточку меда. На потом у нее были сосновые орешки, только-только вылущенные из шишек, каждый сам по себе — крохотное, идеальное угощение.

И все это время сердце у нее было переполнено до краев. Ее улыбка сияла ярче тонкого месяца. Аури даже пальцы облизала, как будто она какая-нибудь невоспитанная особа, шальная и распущенная.

ПУСТОТА

На третий день Аури плакала.

ГНЕВНАЯ ТЬМА

Когда Аури проснулась на четвертый день, все переменилось.

Она почувствовала это еще до того, как потянулась, пробуждаясь. Прежде чем открыла глаза в непроглядной тьме. Лисик был напуган и полон горя. Значит, сегодня день, сходящий на нет. Жгучий день.

Аури его понимала. Она же знала, как это бывает. Некоторые дни буквально наваливаются на тебя, как камень. Иные непостоянны, как кошки: ускользают прочь, когда ты нуждаешься в утешении, а потом возвращаются, когда они тебе не нужны, садятся на грудь, крадут дыхание.

Нет. Она понимала Лисика. Но все же ей на полминутки захотелось, чтобы это был какой-нибудь другой день, несмотря на то что она знала: если от мира чего-то хотеть, ни к чему хорошему это не приводит. Несмотря на то что знала: это плохо.

Но все равно: жгучие дни всегда суматошные. Хрупкие слишком. Неподходящие дни для делания. В такие дни хорошо сидеть на месте и следить за тем, чтобы почва не уходила из-под ног.

Но у нее осталось всего три дня. А сделать надо еще так много!

Плавно двигаясь в темноте, Аури взяла Лисика с его блюдечка. Он буквально полыхал страхом, и уговорить его было никак: он был так угрюм, вплоть до свирепости. И Аури поцеловала Лисика и вернула его на место. А потом встала с постели, накрытая слепящим покрывалом непроглядной, тяжкой тьмы. Открыты глаза или закрыты, разницы не было никакой, и Аури держала их закрытыми, на ощупь отыскивая свой кедровый сундучок. И все так же, с закрытыми глазами, она достала спички и свечу.

Аури чиркнула спичкой об пол. Спичка фыркнула, брызнула искрами и сломалась. Сердце у Аури упало. Скверное начало скверного дня. Вторая даже искр не дала, просто осыпалась. Третья переломилась пополам. Четвертая вспыхнула и сразу потухла. Пятая стерлась в ничто. На этом спички кончились.

Аури некоторое время сидела в темноте. Такое уже бывало иногда и раньше. Давно уже такого не было, но она помнила. Она уже сидела вот так, пустая, как яичная скорлупка. Опустевшая, с тяжестью в груди, в гневной тьме, когда она впервые услышала, как он играет. Еще до того, как он дал ей новое, прекрасное, идеальное имя. Кусочек солнышка, который ее никогда не покидал. Горбушку хлеба. Цветок в ее сердце.

Когда она подумала об этом, встать оказалось легче. Дорогу до столика она знает. В тазике есть свежая вода. Она умоет лицо, и руки, и…

Мыла же нет! Она извела последнее мыло. А остальные куски там, где им и место: в Пекарне.

Она снова села на пол возле постели. Закрыла глаза. Еще немного — и она бы так и осталась там, с оборванными струнами, с нечесаными волосами, одинокая, как пуговица.

Но он же придет! Он скоро будет здесь, такой славный, отважный, разбитый и добрый! Он придет и принесет, со своими умными пальцами, такой невнимательный к столь многим вещам! Он с размаху бьется о мир, но все равно…